Любовь, сексуальность и матриархат: о гендере - Эрих Зелигманн Фромм

быть абсолютно рациональной; на самом деле она полностью сходна с ситуациями, которые мы описали как вызывающие реактивную ненависть. Однако между ними существует фундаментальное различие. В случае реактивной ненависти именно ситуация создает ненависть. В случае обусловленной характером ненависти «холостая» неприязнь актуализируется ситуацией. Когда эта базовая ненависть пробуждается, человек как бы испытывает что-то вроде чувства облегчения, словно он рад найти рациональную возможность дать выход своей хронической враждебности. Он явно получает от своей ненависти особое удовлетворение и удовольствие, которых не наблюдается в случае ненависти, реактивной по своей сути.

В случае соразмерности между реакцией ненависти и внешней ситуацией мы говорим о «нормальной» реакции, даже если это актуализация ненависти, обусловленной характером. От этой нормальной реакции до реакции «иррациональной», обнаруживаемой в невротической или психотической личности, налицо бесчисленные переходные состояния, и тут невозможно провести четкую демаркационную линию. При иррациональной реакции ненависти эмоция выглядит несоразмерной конкретному поводу. В качестве примера позвольте привести реакцию, которую психоаналитики могут наблюдать в избытке; анализируемому приходится подождать десять минут, потому что аналитика что-то задержало. Анализируемый входит в комнату, вне себя от ярости из-за обиды, нанесенной ему аналитиком. Крайние случаи можно наблюдать более отчетливо у психотических личностей; у тех непропорциональность еще более поразительна. Ненависть у больного психозом вызывается тем, что с точки зрения реальности вообще не оскорбительно. Однако с позиции его собственных ощущений это все именно таково, и потому иррациональная реакция иррациональна лишь с позиции внешней объективной реальности, а не с субъективной точки зрения затронутого человека.

Хроническая неприязнь также может целенаправленно разжигаться и превращаться в открытую ненависть с помощью социального внушения, то бишь пропаганды. Чтобы такая пропаганда, призванная внушить людям ненависть к неким объектам, возымела эффект, она должна отталкиваться от характерообусловленной неприязни в структуре личности членов тех групп, к которым она обращена. Примером может послужить притягательность нацизма для той группы, которая сформировала его ядро, – для низов среднего класса. Латентная неприязнь была типичным свойством членов этой группы задолго до того, как ее актуализировала нацистская пропаганда, и потому они стали для этой пропаганды столь благодатной почвой.

Психоанализ в изобилии предоставляет возможности для наблюдения условий, ответственных за укоренение ненависти в структуре характера.

Решающими факторами для разжигания характерообусловленной ненависти можно назвать все различные способы, которыми блокируются или искореняются спонтанность, свобода, эмоциональная и физическая экспансивность, развитие «самости» ребенка. Средства для достижения этого разнообразны; они варьируются от открытой, устрашающей враждебности и террора до вкрадчивого и «доброго» влияния «анонимного авторитета», который открыто ничего не запрещает, но говорит: «Знай, то или это тебе понравится или не понравится».

Простая фрустрация инстинктивных импульсов не вызывает глубоко укореняющейся враждебности; она провоцирует лишь реактивную ненависть. Однако Фрейд предполагал обратное, и на этом основана его концепция эдипова комплекса; она подразумевает, что фрустрация сексуальных желаний, направленных на отца или мать, порождает ненависть, которая, в свою очередь, ведет к тревожности и подчинению. Безусловно, фрустрация часто проявляется как симптом чего-то, что и в самом деле вызывает неприязнь: возможно, ребенка не принимают всерьез, блокируют его порывы, ограничивают свободу. Но суть вопроса заключается не в изолированной фрустрации, а в борьбе ребенка с силами, которые стремятся подавить его свободу и спонтанность. Борьба за свободу может принимать множество форм, а поражение – скрываться за множеством масок. Ребенок может быть готов интернализовать внешний авторитет и стать «хорошим», он может открыто бунтовать и все же оставаться зависимым. Он может гнаться за чувством «принадлежности», полностью копируя предоставленные ему культурные формы за счет потери индивидуальной самости, – результатом всегда в какой-то степени будет внутренняя пустота, чувство ничтожности, тревожность и обусловленные всем этим хроническая ненависть и ресентимент, который Ницше очень метко назвал Lebensneid – завистью к жизни.

Однако между ненавистью и этой завистью к жизни есть небольшое различие. Целью ненависти является, в конечном счете, уничтожение объекта, существующего вне меня самого. Разрушая его, я обретаю относительную силу, пусть не абсолютную. В случае зависти к жизни неприязненная установка тоже имеет целью уничтожение других, однако не для того, чтобы обрести относительную силу, а чтобы получить удовлетворение от знания, что другие не могут наслаждаться тем, чем – по внешним или внутренним причинам – я не могу наслаждаться сам. Она стремится устранить боль, коренящуюся в моей собственной неспособности к счастью, сделав так, чтобы вокруг не осталось никого, кто уже самим своим существованием демонстрировал бы, чего мне недостает.

В принципе, развитие хронической ненависти в группе обуславливается теми же факторами. Различие здесь, как и в целом между индивидуальной и социальной психологией, заключается лишь в одном: в индивидуальной психологии мы ищем те индивидуальные и случайные условия, которые ответственны за черты характера, отличающие одного индивидуума от других членов группы, тогда как в социальной психологии нас интересует структура характера в тех случаях, когда она является общей и, следовательно, типичной для большинства членов этой группы. Что касается условий, мы ищем не случайные индивидуальные условия вроде излишней строгости отца или внезапной смерти любимой сестры, а те условия жизни, которые представляют собой общее переживание для группы как таковой. Иными словами, не ту или иную изолированную черту во всем образе жизни, а совокупную структуру фундаментальных жизненных переживаний, по сути, обусловленных социально-экономической ситуацией, в которой находится та или иная группа (ср. Fromm 1932а).

Ребенок проникается «духом» своего общества задолго до непосредственного знакомства с ним в школе. Родители структурой своего характера воплощают дух, господствующий в их обществе и классе, и передают эту атмосферу ребенку с самого дня его рождения. Таким образом, семья является «психическим агентом» общества.

Теперь нам уже ясно, каким образом все это соотносится с нашей проблемой дифференциации ненависти. В случае реактивной ненависти «причину» ненависти составляет стимул, являющийся одновременно и ее объектом; в случае характерообусловленной ненависти базовая установка, готовность к ненависти, существует независимо от объекта и до того, как стимул превращает хроническую неприязненность в явную ненависть. Как мы уже упомянули, изначально в детстве эту базовую ненависть породил кто-то из людей, но позднее она стала частью структуры личности, а объекты теперь играют для нее лишь второстепенную роль. Потому в случае этой ненависти принципиальной разницы между предметами вне меня и моим собственным Я не существует. Холостая неприязнь присутствует во мне постоянно; ее внешние объекты меняются в зависимости от обстоятельств, и лишь от определенных факторов зависит, не стану ли я сам одним из объектов собственной неприязни. Для того чтобы понять, почему в одном случае ненависть направляется на некоего человека, а в другом – на меня самого, необходимо знать специфические факторы, которые делают других или меня самого объектом манифестной ненависти в этой ситуации. Однако нас интересует в